Долгое время христианская Церковь уверенно занимала лидирующее место в мире. Сфера ее влияния простиралась решительно на всех: от монарха, до сироты. Именно в лоне Церкви рождались великие умы, оказавшие на человечество основополагающее влияние.
   Но, свет просвещения, который делал Церковь лидером в духовном  мире,  стал меркнуть.
   Когда в Европе возник интерес к практической науке, Церковь неожиданно заняла крайне агрессивную позицию. Она перестала видеть в ученых своих собратьев, и настаивала на том, что интеллект уводит человека от Бога, что надо «упрощать» свой ум в духовных практиках.
   Св. Палама так сформулировал позицию Церкви: поскольку ни в Ветхом, ни в Новом Завете нет ни слова о геометрии, или о планетах, то Богу не угодно, чтобы человек стремился к знаниям. И называл «вместе добром и злом навыки и одаренность в многоязычных наречиях, силу красноречия, знание истории, открытие тайн природы, многосложные методы логических построений, многотрудные рассуждения счетной науки, многообразные измерения невещественных фигур»[1].
   Такое мнение явно противоречит божественному замыслу.
   В это время Европу неожиданно поражает эпидемия массовых психозов. Количество чудес превосходит все нормы. В большой моде стали сочинители «научных» проектов, где слабые сигналы истины сметала мощная волна воображения.
   Мистические практики, приводящие к видениям и психозам, дискредитировала метафизику, как метод познания. Кроме того, метафизика рождала идеи, но не объясняла их. А опыту тогда мало что было доступно, и в XVI веке это стало тяготить ученых. Нужны были доказательства. Опыт приобретает все больший вес, метафизика как метод постепенно уходит в небытие.
   И в этом был промысел Божий.
   Метафизические знания, накопленные предыдущими поколениями, требовали осмысления. Искусственное питание мысли прекратило орошать человечество и сосредоточилось на отдельных, особо талантливых личностях. Человечество вынуждено было перейти от теории к практике.
   Глядя на вакханалию, творившуюся вокруг, британский философ Френсис Бэкон (1561-1626) объявил  созерцательные откровения  «видениями» мешающими познанию истины, вызванными несовершенством органов чувств, узостью взглядов отдельных людей, семантическими клише, и свойственному человеку коллективному мнению. Он резко осудил  схоластику, призвал отказаться от метафизики, выступил за разделение областей религии, философии и науки и поставил во главу угла опыт.
   При этом сам Френсис Бэкон совершенно очевидно был метафизиком. В своей утопической книге «Новая Атлантида» он предвосхитил многие достижения науки: подводную лодку, передачу звука на расстояние и т.д.
   В 1633 году в Англии возникает Королевское научное общество, где  опыт провозглашается критерием истины. Метафизики теперь скрывают от окружающих свои необычные способности.
   Замечательный французский  философ, математик, физик и физиолог Рене Декарт (1596-1660), чья жизнь и мышление были глубоко метафизичны, также отказался доверять метафизике в познании. И требует опираться на ясный и четкий разум. Достижения разума Декарт проверял математикой.
   Он разработал четыре правила, которые помогали философу находить истину. Главное его требование к постулатам – ясность и отчетливость для разума.
   При этом он отметил в сознании наличие особых логических конструкций, позволяющих познавать мир, как бы предвидя результат.
   Декарт  настаивал на симбиозе науки и философии, но, несмотря на то, что он был глубоко верующим человеком, отказал теологии как  средству познания мира, ей он оставил изучать мир сознания, поскольку он не материален.
   И все же, Декарт оказал огромное влияние на последующее развитие философии (картезианство), где разрабатывались основы феноменологического мышления.
   Великий английский физик Исаак Ньютон (1643-1727) был глубоко верующим человеком, одаренный великолепными метафизическими способностями. В юности Ньютон увлекался эзотерикой и немало времени посвятил алхимии. В зрелом возрасте, он всячески отгораживался от метафизики. Но, хотя он и заявлял: «не измышляю гипотез», на самом деле его работы сплошь состоят из гипотез и аксиом. И мир идей Ньютона выглядел так, что казалось:

«…будто он зачастую имел независимую информацию о природе явлений, но не всегда мог ее эксплицировать в рамках представленного ему языка».  Еще говорят, что Ньютон “знал больше, чем умел доказать” (ib)»[2].

   Так в своей книге «Оптика» он обещает не объяснять свойства света гипотезами, но опираться на опыт. Но после этого заявления говорит о  эфирно-корпускулярной теории света, которая никак не совмещалась с доказанной тогда волновой теорией.

 «Но неизъяснимая странность научной методологии Ньютона, ее темнота для нашего разума заключается в том, что его «гипотезы» противоречат и обыденному опыту и здравому смыслу. Между тем, построенная на этих гипотезах теория вдруг начала объяснять и с огромной точностью предсказывать видимые явления и на Земле и на Небе. Не будь этих темных, мистических гипотез, не будь, наконец, чисто теологической идеи, лежащей в их основе и превращающей саму ньютоновскую физику в религиозную метафизику, - не состоялась бы сама эта физика как наука»[3].

    Его биограф Кейнс, первый заметил, что работы Ньютона не базируются на рассудке:

«Я не вижу его в таком освещении, … Ньютон не был первым представителем эры разума, он был последним представителем халдейской магии, последним великим умом, который видел внешний и внутренний мир теми же глазами, как и те, кто начал закладывать наши интеллектуальные ценности десять тысяч лет назад…»[4].

    «Сумасшедшая» физика Ньютона живет и по сей день.
   Так Ньютон объяснял причину всемирного тяготения наличием вездесущей силы, которая мгновенно передается от одного тела к другому через ничем не заполненную пустоту. Переносчика силы Ньютон никак не обозначал. Только в XIX веке этот переносчик обретет свое название – «поле».
   Другой гениальный ученый Готфрид Лейбниц (1646-1716), предугадал многие направления современной физики, что говорит о его развитых метафизических способностях.  Например, он считал, что Вселенная обладает достаточным запасом энергии, чем предвосхитил закон сохранения энергии. Но не сформулировал его.
   Он так и не «открыл» ни одного фундаментального закона природы. Будучи великолепным математиком, он только присваивал законам математические символы, но ничего не сделал, чтобы развить эти идеи.
   По всему видно, что Лейбниц с большой опаской относился к посещавшим его идеям метафизического происхождения. Поэтому он рассматривал науку как «бегство от чуда», тем самым сузив возможности своего гения.
   Конфликт между наукой и Церковью все ширился. Вмешиваясь в жизнь науки, католическая Церковь проявляла нетерпимость к научному познанию и наделала немало ошибок. Это привело к тому, что в первой половине XVIII века ученые вовсе отказались принимать во внимание замысел Божий и больше не упоминали имени Божьего в научных трактатах.
   С этой поры, теология, ставящая своей целью познание Бога, стала считаться не наукой разума, а рассудочными представлениями об абстрактных вещах, выражающихся в абстрактных символах. Ученые сочли что, оперируя уже готовыми понятиями, теология представляет опасность разуму, затемняя истинный смысл вещей. И мы не можем с этим не согласиться.
   Получилась следующая картина:  ученые, тяготясь религиозным миропониманием отстаиваемым  Церковью,  стремятся к автономии, хотя некоторое время Бог остается составляющей частью научных теории. Они решают отказаться от метафизики как методе познания, не понимая, что не могут изменить своего сознания, которое имеет ярко выраженные метафизические корни. В результате ученые перестали различать «истинное мнение», которое доверяет лишь телесным ощущениям и «ум», который постигает мир идей.
   Теперь, там где Платон видел наставление, ученые гордились своим умом. Вытесняя Бога из сознания, ученые невольно ставили себя на его место. Метафизические прозрения они принимали за свои мысли, и это внушало им уверенность, что человек равен Богу, а в основание мира заложены легко объяснимые «механические причины». Взамен веры в Бога пришла огромная вера в то, что человеку все подвластно, и сделать его могущественным может только практическая наука. Еще немного и человеку откроются все тайны природы. Как мы знаем, это время так и не наступило.
   Метафизический мир «ощущения тайн Божиих» теперь принадлежал только отдельным подвижникам, но не Церкви в целом, которая все больше политизировалась. Ученых озарял тот же гений, но они не замечали его, избрав критерием всего опыт.
   Но не следует думать, что человек волен разорвать свои отношения с Богом. Период метафизики – теории, обязательно должен смениться периодом практики. Только опытным путем можно подтвердить многие априорные постулаты, дабы избежать ошибок. Без опыта, человеческое сознание беспомощно барахтается в океане информации.
   Поэтому Бог попустил отпасть человекам от общения с Ним, сохранив, впрочем, тлеющие угли, для возгорания метафизического огня в будущем.


[1] Палама Григорий. «Триады в защиту священно-безмолствующих». Триада 1.1.6.
[2] Рождественские чтения 2004. «Христианство и наука”. Захаров В.Д. «Религиозная метафизика Ньютона», с.240.
[3] Рождественские чтения 2004. «Христианство и наука”. Захаров В.Д. «Религиозная метафизика Ньютона», с.243.
[4] Рождественские чтения 2004. «Христианство и наука”. Захаров В.Д. «Религиозная метафизика Ньютона»,  с.245.